Observer

Конечно, после развода они меня обобрали. Квартира и всё такое... Но я не в обиде. Вернее, в обиде, но не очень — понимаю, что это цена обучения, отнюдь не чрезмерная. Без проникновения в их среду я бы не смог обрести того опыта, без которого невозможно ни осмыслить историю России и причины её бед, ни об этом писать.

Когда по завершении учёбы в вузе я по спецзапросу был распределён в Институт, я уже был зятем и даже отцом моей первой дочери. А когда развёлся, то сотрудником ещё оставался.

Но какая разница в отношении ко мне в зависимости от наличия родства с еврейством!

Казалось бы, я не изменился ни внешне, ни своими способностями, ни с точки зрения образования, — но если до развода в коридорах Института мне все улыбались (особенно усердствовали выходцы из Чечни), я был «молодым дарованием», «будущим советской науки» и тому подобным, то стоило мне развестись (вернее, развелись со мной), как я вдруг обнаружил вокруг себя одних лягающихся двуногих. Уж не знали как уязвить, куснуть, пнуть (особенно усердствовали выходцы из Чечни).

Один только опыт этих двух состояний («еврея» и русского), соответственно, и опыт перехода из одного состояния в другое — большая школа, через нюансы нашей жизни открывающая мощные течения всемирной истории.

Ладно бы в глубоких поклонах перед еврейством, поклонах, доходящих до состояния полуприседа, пребывали старшие научные сотрудники, обладатели учёных степеней — это можно было бы объяснить общепринятой концепцией поиска выгоды и некоторой обречённости: ведь интеллигент это не рукастый трудяга, который не пропадёт нигде и никогда, интеллигент служит в принципе, он лакей по определению. Но ведь точно так же на манер интеллигентов склонялись в поклонах до состояния полуприседа и простые кладовщицы — на том же складе химреактивов или расходных материалов (перчатки, колбы, вата и т. п.). Кладовщицы — работницы с точки зрения профессиональности наинизшей квалификации, которым за их поклоны сверх оклада, уж точно, ничего бы ни перепало. Да и терять им было нечего: даже в случае увольнения новую работу нашли бы в тот же день (социализм в этом отношении раскрепощал).

Так что даже в подвальных помещениях складов брезжит свет теории стаи. Общество — отнюдь не совокупность суверенных личностей, а структурированная стая подхалимов. Наподобие тысячных колонн военнопленных и евреев лета 1941-го, которых немцы, вооружённые только винтовками, конвоировали вчетвером — а потом, как правило, не встречая никакого сопротивления, расстреливали или просто забивали!

Как я уже сказал, в крайних положениях противо-качаний садо-мазохистского маятника были выходцы из Чечни — только на моём этаже (только нового корпуса) их было двое. Запомнил. И когда после Второй еврейской революции 1991 года чеченские бандиты начали грабежи сначала в самой Чечне, потом в близлежащих областях, а затем и по всей России, и притом вдруг оказалось, что горцы оказались тонкими знатоками банковского дела (задержать удалось только один морской контейнер похищенных по фальшивым авизо денег), и когда вся демократическая пресса на все лады завывала, что хотя чеченские «правоборцы» уже по локоть в крови, их в принципе невозможно подозревать в чём-либо нехорошем, — я не верил. То, что чеченцы во время Войны пресмыкались перед гитлеровцами — верю. И скупым сообщениям о тандеме бандитов с нацией банкиров — тоже верю. А «иудо-внутреннической» прессе — не верю.

Это и есть квинтэссенция первых двух ступеней теории стаи: посмотрел вокруг себя и, не веря внушениям СМИ, перенёс добытые обобщения на дальние события — вроде Чеченской войны или агрессии против Сербии.

Пообщался с американцами, пообщался с сербами — и, не веря внушениям СМИ, сделал вывод о действительной причине агрессии мирового «иудо-внутренничества» против народа с повышенным по сравнению с Европой содержанием неугодников.

Посмотрел на господствующее положение евреев в поздний советский период и послушал их хоровое пение про тотальные их преследования в Советском Союзе — и из одного этого сделал вывод, что с рассказами о Холокосте не всё в порядке.

Алексей Меняйлов